В новом спектакле В. Матийченко «Чудо в перьях» от Фонвизина тоже мало что осталось (разве что текст пьесы). Но это тот случай, когда зрителю следует обрадоваться. Фонвизинский «Недоросль» для современного театра — довольно безжизненный текст. Не только шестикласснику, но и взрослому человеку нелегко освоить резонерские речи главного положительного героя — дядюшки Стародума. Даже фраза «Не хочу учиться — хочу жениться» среди молодежи давно не актуальна. Понятно, что Матийченко взялся за эту пьесу не с целью банального ее иллюстрирования (как и раньше, например, в «Ночи Гельвера» или «Лисистрате»). В его переложении «Недоросль» на сцене обернулся уроком не только литературы, но и отечественной истории.
Фабулу «Недоросля» помнят все: бесславный конец помещицы-самодурки Простаковой, балующей неграмотного сына, неволящей сироту-племянницу. Вокруг Простаковой концентрируется темное царство — тюфяк муж, свинофил-брат Скотинин, псевдопедагоги сына. На стороне света (добра, просвещения, совести) — богатая наследница Софья, из Сибири прибывший дядя ее Стародум, чиновник Правдин и Милон — офицер, возлюбленный Софьи.
Те зрители, кто желает насладиться нехитрыми перипетиями между фонвизинскими героями, внакладе не останутся. Единственное, что отрицательные герои окажутся более обаятельными. Простакова — кокетка, ее супруг — почти Карузо и добродушный Скотинин всегда находят время для любовной истомы, заразительного смеха, уморительных игр. «Живые, полнокровные, несущие естественные эмоции и здравый смысл люди — Простаковы — среди тьмы лицемерия, ханжества, официоза. В конечном итоге конфликт Простаковых — с одной стороны и Стародума с Правдиным — с другой — это противоречие между идейностью и индивидуальностью. Между авторитарным и свободным», — написали о героях Фонвизина известные культурологи Вайль и Генис еще в прошлом веке. Похоже, мысль про авторитарное посетила и режиссера Матийченко…
Действие открывается в райском саду. Здесь бродят Тришка и Палаша, простаковские слуги, истинные заглавные герои спектакля Матийченко. То есть — русский народ. Идиллию посконно-домотканой Руси нарушает возникновение государства. Оно явлено главными институтами, призванными надзирать и наказывать — армией и церковью. Эти субъекты ведут себя довольно противоречиво. Под отчаянный колокольный звон монашки призывают кару на всякого скомороха и глумца. Армейцы из Всешутейшего собора Петра I пьют и раблезиански богохульничают. Но дела своего не забывают — послушницы измываются на гусляршей Палашкой, воины строят из райских дров петровскую (только ли петровскую?) галеру. И вот у нас уже имеется символ России — корабль.
На него водружена кариатида. Ее сестрицы-нимфы освящают небо над нашей родиной жестами Ленина на броневике. Героям из клана Стародума эта поза, как увидим, тоже по душе.
Ко второму акту корабль превратится в советский паровоз, приводить его в движение будут все герои. Главенствует Стародум — он, переодевшись, преображается в подобие Сталина, увлекая на смену исторических костюмов и других персонажей. И вот уже на сцене крутится красное колесо, герои идут в пляс. Матрос Скотинин с нелепо длинной похоронной лентой на бескозырке танцует «Яблочко», тут же вертятся пионер Митрофан, Крупская-Простакова, Берия-Правдин и т.д. Проникновенно и доходчиво Стародум-Сталин учит племянницу: «Всякий найдет в себе довольно сил, чтоб быть добродетельну. Надобно захотеть решительно, а там всего будет легче не делать того, за что б совесть угрызала». Как говорят в народе, сказка — ложь, да в ней намек.
Третий акт нежданно переносит нас в феодальную Японию. Стародум и Правдин, его преемник, сидят на авансцене, облаченные уже в японские костюмы. Словами Фонвизина они словно рефлексируют над самурайским кодексом, все сплошь про неустрашимость да про благонравие. Именно в японском лубке Простакову нагоняет известие об отстранении ее от дел. Завалить все хозяйство в этой ипостаси кратно позорнее, чем будучи русской Салтычихой, выход для Простаковой-японки — только смерть.
Японская тема подготавливает нас к появлению нового персонажа. Условно это Правдин — чиновник, призванный разобраться с бесчинствами Простаковой. Но ближе к финалу он преображается в немногословного, жесткого человека, облаченного в кимоно. Его сопровождают деловые люди с мобильными устройствами. Как мы понимаем, произошло финальное переодевание — в современность. Над сценой гремит ритмичная симфония ТЭК. Теперь вместо церковных колоколов идет перезвон бочек с нефтью, баллонов с газом. В темном небе путеводные кариатиды отступают и зрителю ласково светят созвездия нефтевышек. Человек в кимоно берет себе в спарринг-партнеры Тришку. И то ли отрабатывает дзюдоистские захваты на нем, то ли пытается научить захватам его. Тут все зависит от зрительского оптимизма и политических взглядов. То же самое можно сказать о финальной нефтяной концовке: кто-то видит в природных ресурсах нашей страны божье благословение, а кто-то называет нефтяным проклятием.
А что же наш главный собирательный персонаж — русский народ — Тришка и Палашка (скот и бестия, по выражению Простаковой)? Как известно, безмолвствует. Палаша весь спектакль пролежит под вязанками прутьев, изредка кликушествуя. Пьяный Тришка, похрюкивая, дремлет в конуре, а главное — вяло готовит условия для переодевания, смены эпох — выносит господам-товарищам для этих целей ширму. Все три акта этими героями весьма востребована розга («Русская земля крепка березой», как говаривал Карамазов-старший). В финале Тришке уготовано позорное наказание. Верховодцы топят его в нефти, а небо осыпает его перьями. Вот, собственно, и заглавное чудо в перьях.
Действие заманивает, но требует работы мозга. Зрителя словно проводят через анфиладу: друг за другом распахиваются двери, открывая новые горизонты и смыслы режиссерской идеи. Растолковать все символы с первого просмотра, безусловно, не получится. Да и не нужно. Тем радостнее, когда сцены большого эпического полотна прорисовываются все четче. Фонвизин, на наш взгляд, может быть только благодарен режиссеру за реинкарнацию классицистической комедии и придание ей эпического масштаба.
Декорации к спектаклю впечатляют оригинальностью и функциональностью, костюмы — великолепием, их пошито, кстати, около ста (сценограф и художник по костюмам — Дмитрий Дробышев, г. Москва). Отсюда и визуальная увлекательность действия.
В. Матийченко начинал десять лет назад с комедии со шкафом и переодеваниями («Молодые люди»), а сейчас пришел к историческому памфлету про перемены и переодевания (именно так обозначен жанр спектакля). Нарастив мускулы, бесспорно талантливый, дерзкий, обладающий собственной позицией режиссер продолжает создавать спектакли-высказывания, в которых расправляется с изъянами государства-Левиафана. В его прошлом спектакле по роману Ремарка критиковался общественный порядок, приучающий молодое поколение только к войне: ушедши на нее единожды, юнцы-призывники оставались на ней навсегда.
В этот раз режиссера волнует также вневременное паразитирование меньшинства на большинстве. На наших глазах меняются эпохи, формы госустройства, но не парадигма существования народа. В нем почти уничтожены творческая энергия, тяга к свободе, возможность создавать историю самому. Отменят ли крепостное право, придет ли всеобуч, появится ли мобильная связь и нефтяные трубопроводы — эти «переодевания» в стране ничего не меняют. И суть не в том, что, скажем, красные — ужасные, а в том, что при любом режиме наверху найдется место подлецам. В таких условиях для движения вперед стране всегда нужен дядя Стародум, этакий тренер нации (выражение Бориса Гройса), готовый выступать устроителем всеобщего счастья.
Так, по-видимому, считает режиссер, но зритель волен с ним не соглашаться. Выработать свою позицию и оппонировать режиссеру может каждый. Кстати, ближайший показ спектакля — 27 марта.
