Известный актер, художник, писатель и поэт оказался очень интересным собеседником, которого можно слушать бесконечно. Его харизма и духовный мир наполнены особым зарядом, который маэстро дарит собеседникам.
— Лев Георгиевич, вы — успешный актер российского и зарубежного кино. В вашем арсенале более ста ролей в известных кинолентах. Как так получилось, что вы начали писать картины и кто повлиял на ваше желание творить в изобразительном искусстве?
— Раньше, когда я был совсем еще ребенком, мы жили с мамой и сестрой в Алма-Ате, в двух комнатах вместе с тетей (маминой сестрой) и ее пятерыми детьми: четырьмя девочками и мальчиком. Одна из двоюродных сестер рисовала, и я — с ней. Вот с этого времени началось мое творчество. Когда учился в школе, я узнал, что какой-то парень ходит к учительнице и она учит его рисованию за десять рублей в месяц. Мама стала давать мне деньги, так я попал к классной художнице, не помню, к сожалению, ее имени-отчества... Она занималась с нами год. Вначале обучала тому, как нужно писать натюрморты, потом — пейзажи. Но ей пришлось уехать, так я ее потерял. Затем брал уроки у других педагогов, но первая учительница была лучшим преподавателем среди тех, кого я знал.
Позже я познакомился с работами импрессионистов: моя сестра работала в публичной библиотеке, и она позволяла мне ходить в закрытые залы, для посещения которых нужно было иметь специальные разрешения, где хранились альбомы. Увидев в Эрмитаже работы этих французских художников, я понял, что мне нужно учиться, кроме актерского мастерства, еще и изобразительному искусству.
В 1962 году Лев Георгиевич окончил Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии (курс Татьяны Георгиевны Сойниковой). После этого он работал актером театра (Центральный детский театр, Драматический театр имени Станиславского). А в кино начал сниматься еще на третьем курсе ЛГИТМиКа. Лучшими своими ролями актер считает персонажей в фильмах: «Три дня Виктора Чернышева», «Безотцовщина», «Опасные друзья». В 1970-х актер советского кино получил звание заслуженного артиста РСФСР. В 2013 году он удостоен звания народного артиста России. Несмотря на роли в фильмах и театре, Прыгунов не бросал изобразительное искусство. С середины 1980-х художник регулярно выставляет собственные работы на вернисажах Москвы, Санкт-Петербурга, Лондона и других городов.
— Вы называете стиль, в котором пишете свои картины, «энергетическим реализмом». Это уникальный стиль, почему вы называете его так?
— По одной простой причине: наступает такой момент в работе над картиной, когда я понимаю, что в каждый миллиметр холста вкладываю свою энергию. Этот переход я чувствую физически. Не знаю, ощущали ли мои любимые испанские художники это? Мы с одним моим другом, тоже художником, разглядывая картины в Пушкинском музее, особенно испанские натюрморты, поражались этим проникновением в каждую их частицу. Сам я заканчиваю картину только тогда, когда вижу, что она отдает энергию обратно.
У меня как-то была выставка в Липецке. Там поместилось 96 холстов. Так вот, я заметил, что каждый день на вернисаж приходили одни и те же старушки. Я их спросил, почему они ходят каждый день на выставку? Ведь были уже вчера, позавчера… Они мне сказали: «Так мы у вас лечимся!» — «Как лечитесь?» — «А мы сидим сначала перед одними картинами, потом перед другими. Мы это чувствуем…». Я это не придумал, — улыбается маэстро. — А потом в Мурманске на мою выставку в рамках кинофестиваля однажды случайно пришел Валя Гафт. Он не знал, что я пишу. Я же не особенно, так сказать, рекламирую, что занимаюсь живописью. Он говорит: «Ты что, пишешь?» — «Да, пойдем, посмотрим». — «Ууух! И эта картина твоя, и эта?» — «И эта…». А потом вдруг заявляет: «Да у тебя здесь лечиться можно!». И купил у меня картину. Это было вторым подтверждением энергетики моих полотен после мнения старушек, — уточнил художник.
— Вам приходится продавать свои картины. Не жаль расставаться со своим детищем? Ведь в каждую из них вы вкладываете душу!
— Нет, нет. Не жалко. Я же профессионал. Покупают, к сожалению, самые лучшие картины. Приходит человек и говорит: «Я ничего не понимаю в живописи, ничего не понимаю». Смотрит, смотрит, смотрит… Я думаю, не дай бог, если он на эту картину западет. И тут он говорит: «Ты знаешь, пожалуй, я куплю эту». И показывает на лучшую, — смеется, рассказывая, Лев Георгиевич. — Но мне не жаль продавать. Люди не ценят дареное. А вот когда картину человек выбирает, знает, куда ее повесить, знает, что, как и почему выбрал… Тогда это другой эффект.
Основную часть работ художника составляют натюрморты. Маэстро любит изображать стеклянные сосуды, фрукты и предметы со своей историей и временем. Лев Прыгунов говорит, что никогда не стал бы писать, например, электрическую лампу, потому что ее не делали вручную. Это уже станочное производство. А вот место керосиновым лампам, книгам, старинной мебели и инструментам у него нашлось. И эти предметы появляются то в одном, то в другом натюрморте.
— Почему в ваших полотнах повторяются одни и те же предметы?
— Кто-то сказал, что каждый художник пишет одну и ту же картину. Все лучше и лучше — ищет варианты. Вот и в моих повторяются некоторые предметы.
Но все-таки у художника на выставке есть два портрета. На одном изображена супруга маэстро в платье эпохи королей, а на другой — рыцарь — с палитрой.
— У меня была идея сделать пародию на парадный автопортрет. Она получилась. «Художник в России» называется эта картина, но это никакой не рыцарь. Просто художник должен закрыться броней или чем угодно, только так он может выжить в нашей стране. Единственное, я оставил свои глаза.
Кроме картин, маэстро пишет книги, сочиняет стихи, в которых раскрывает свои чувства и делится воспоминаниями. Он многогранен настолько, что не укладывается в голове, как многим может увлекаться столь занятой в жизни человек.
— Вы еще и восточной философией увлекаетесь. Почему вас так интересует именно она?
— Вы наступили на мою больную мозоль с вопросом о восточной философии! Я родился в Алма-Ате, но убежден, что в одной из прежних жизней я был китайцем. На сто процентов верю в реинкарнацию. Я изучал тибетский буддизм. Как Сократ говорил, почему древние люди были умнее современных? Потому что они были ближе к богам. Так вот, тибетцы ближе всего к богам. Они рождаются на высоте. Там совершенно другое восприятие всего. Тибет — это совершенно гениальное место. К сожалению, я уже никогда туда не попаду — силы не те. Я снимался как-то в Киргизии на высоте 3600 метров, там делаешь четыре шага и задыхаешься. У меня абсолютное убеждение, что никто ничего не знает до конца и никогда не узнает. Мы думаем, что знаем, а на самом деле, все это непонятно, понимаете? Не понятно, что такое мысль, как она передается, не понятно, что такое картина, кстати. Где она находится? У меня в мозгах, у вас? Или между нами? И все-таки это какая-то энергия!
— Есть ли у вас мечта?
— Мечта, конечно, есть. Есть мечта порвать с перерождениями, — смеется Лев Прыгунов. — Прервать ряд перерождений. Вообще, все спрашивают, какая цель у тебя в жизни? Подготовить свое будущее перерождение. Это очень важно. Потому что ты неизбежно родишься кем-то или чем-то.
Лев Прыгунов всю жизнь был востребован в театре и кино. Роли в фильмах были разные. И, по словам актера, играть персонажей из разных социальных слоев, с разной судьбой и характером нетрудно. Ты просто попадаешь в определенное измерение и меняешься сам. Сейчас актер не играет в театре, но продолжает сниматься. Из новых фильмов маэстро упоминает образ шамана, которого он играет в детективном триллере «Мертвое озеро». Режиссером фильма является единственный сын актера Роман Прыгунов, известный по фильмам «Духлеss», «Индиго» и другим. Уже в этом году лента «Мертвое озеро» выйдет на мистическом канале ТВ3. Сюжет интересен, но всех тайн актер не выдает.
— А есть ли роль, которую бы вы еще хотели сыграть?
— Вы знаете, уже нет. Сейчас кино не зависит ни от режиссеров, ни от кого, а только от продюсеров. Я не люблю советское кино. И современное редко смотрю. Я абсолютно убежден, что время кино уже прошло. Время кино было начиная с 40-х и заканчивая 70-ми годами прошлого века. Вот это был пик кино. Итальянское, французское, американское…
— Что тогда сейчас? Чье время?
— Сейчас время Интернета, время постмодернизма, где все перемешано. Винегрет такой и в живописи. Я специально возвращаюсь к простой классической картине. Потому что постмодернизм вторичен. А это — традиция. Я вижу и чувствую энергию предмета и ни у кого не ворую.
Вообще должен сказать, что я — фантастически счастливый человек, потому что у меня не было ни одной секунды в жизни, чтобы я не был чем-то буквально заражен. Заражен на сто процентов!
