Он уверяет, что никогда не брал уроков актерского мастерства, хотя выглядит на своих выступлениях невероятно артистично, играя интонацией, мимикой, жестами. Он умеет говорить, а еще — умеет слушать собеседника и именно это качество считает важным для диалога. Его называют историком, хотя на самом деле он — журналист. С ним можно не соглашаться, но его всегда интересно слушать. Потому что за всем, что он делает, — и книгами, и фильмами, стоит не стремление к дешевым сенсациям, а глубокое знание фактического материала и высокий профессионализм. А еще — неожиданный взгляд публициста, помогающий посмотреть на привычные вещи с непривычной стороны. На российском телевизионном и литературном олимпе нет другого такого журналиста, потому что он — Леонид Млечин.
Из-под его пера вышел десяток детективных произведений, политические биографии известных людей и книги в жанре документального расследования. Его последним произведением стала книга о Бандере. Своего героя Млечин уважительно называет Степаном Андреевичем, но признается, что Бандеру не любит. Потому что националистов недолюбливает в принципе, и не только украинских. Однако книгу он написал не для того, чтобы эту нелюбовь выразить, а чтобы разобраться в этой неоднозначной исторической фигуре объективно, с опорой на факты. И именно поэтому с Леонидом Михайловичем трудно спорить.
Поиск исторической истины — это то, чем так увлечен Млечин. Хотя существует ли она на самом деле, историческая истина? Для нас она одна, для жителей той же Галичины — другая. Для нас Бандера — военный преступник и нацистский пособник, для галичан — защитник украинского народа и герой. И как тут прийти к единому знаменателю, если у нас разный исторический опыт и разная историческая судьба? Ведь бесполезно объяснять сталинистам, что Иосиф Виссарионович был палачом. Примерно та же слепота возникает у галичан в отношении Бандеры, а у россиян — в отношении Слободана Милошевича.
В России считают, что бывший президент Сербии пал жертвой зловредного Запада, и упорно не желают замечать совершенных им преступлений — массовых убийств и этнических чисток. Между тем, именно Слободан Милошевич несет ответственность за то положение, в котором оказалась Сербия. Это он из-за своей неуступчивости потерял все, что только можно было потерять. И потеря Косово — это его вина, потому что Милошевич лишил косоваров автономии, чем спровоцировал косовский конфликт. Когда международное сообщество вмешалось в ситуацию, там шла резня, и противоборствующие стороны надо было разнимать.
Сам будучи автором детективных романов, Млечин скептически относится к конспирологическим теориям в истории и с фактами в руках доказывает: не было и быть не могло у большевиков никаких немецких денег. Существенных, во всяком случае. Истощенная войной Германия не располагала серьезными финансовыми средствами. А что касается обвинений в сотрудничестве с германским генштабом, то жителям революционного Петрограда «немецкие шпионы» мерещились повсюду.
Вместе с тем Млечин считает Ленина самым гениальным политиком ХХ века. Гениальным не потому, что тот предсказал генеральную линию развития человечества. Как раз в этом Ленин ошибся. Нет, гениальность его в другом. Ильич задумал и реализовал гигантский социально-экономический эксперимент — осуществление пролетарской революции и коммунистическое переустройство общества. Он был прекрасным популистом и точно чувствовал, в чем именно нуждается измученное войной российское общество. Он увидел в России миллионы одетых в военную форму крестьян, которые жаждут вернуться в деревню. И Ленин им это дал — выход из войны и землю. Он соблазнил Россию революцией. Да, коммунистический эксперимент не пошел нашей стране на пользу. Но это не отменяет гениальности Ильича.
Млечин ищет историческую правду и отрицательно относится к исторической мифологии, которая существовала всегда. Он по возможности разоблачает исторические мифы и делает это весьма убедительно. Например, в фильме о Колчаке Леонид Михайлович высказывает сомнение в известной нам со школьных лет версии, что адмирал был расстрелян на берегу Ангары. К Иркутску рвались шедшие на выручку адмиралу части генерала Каппеля, и Колчака было рискованно выводить из тюрьмы. Скорее всего, его в тюрьме и расстреляли. И зритель, слушая доводы Млечина, не может не согласиться с их логикой.
При этом он ненавидит слово «цензура» и считает, что для нее нет и не может быть никаких обоснований. Да, среди писателей-историков есть человек, который утверждает, что Сталин был демократом, но ему мешали первые секретари обкомов. Такие мифы, по мысли Млечина, можно победить не цензурой, а анализом исторических фактов. Ведь первые секретари обкомов были расстреляны, а Иосиф Виссарионович остался. И вообще, все, что нам известно об этом историческом персонаже, не укладывается в концепцию Сталина-демократа.
Нет, не стоит вводить цензуру. Потому что она есть, историческая истина. Надо только относиться к истории непредвзято и углубляться в нее, не пытаясь что-либо доказать, а стараясь выяснить, как оно было на самом деле.
Журналист истории
После творческих встреч с сургутянами Леонид Млечин ответил на вопросы журналистов.
— Леонид Михайлович, откуда у вас интерес к литературе, журналистике?
— Я — журналист в третьем поколении. И если вырастаешь в среде, где каждый день говорят о свежем выпуске газеты, твоя судьба определяется легко. Что же касается интереса к истории, то у меня был замечательный дедушка, Владимир Михайлович, который обладал даром разговора с человеком любого возраста и социального положения. Он мне рассказывал реальную историю. Я хотел стать военным историком, но не сложилось. А интерес к истории остался.
— Супруга — ваша коллега?
— Она — мой начальник. Ольга Ивановна Дерюгина как раз профессиональный историк. Она марксист — работала в институте марксизма-ленинизма и изучала рукописи Маркса. Мы в один день пришли на телевидение.
— Профессиональное и личное не смешивается?
— Смешивается. Но я привык. Я вырос в семье, где всегда говорили о деле, где работа не прекращалась никогда. Это жизнь как работа.
— Как вы выбираете своих героев? Они должны быть вам интересны?
— Да. Но иногда просят. Вот в издательстве «Молодая гвардия» попросили написать про Крупскую. Я даже удивился, но когда занялся работой, то она меня заинтересовала.
— Герои ваших произведений — исключительно отрицательные персонажи?
— Весь ужас в том, что в политику идут люди, наделенные не лучшими человеческими качествами. Человек, добравшийся до крупного государственного поста, должен врать, принимать непопулярные решения. Как ракета по мере взлета отбрасывает отработанные ступени, так и политик по мере подъема избавляется от команд, с которыми он работал. Это необходимо для карьеры, но для его соратников — это предательство. В обычной жизни такого не прощают, а в жизни политической это необходимость. Но иногда встречаются и симпатичные мне люди. Я их ищу и с удовольствием о них рассказываю.
— Кого из современных историков вы считаете достойным уважения?
— Их на самом деле очень много. У нас хорошая историческая наука. Я, пока сюда летел, полистал свежий номер журнала «Российская история». Там масса интересных работ. Но в обществе читают популярную литературу, а научные труды — что по истории, что по физике — изучают только специалисты.
— В Интернете есть сведения, что после фильмов о династии Кимов — «Красный монарх» и «Наследник престола» власти КНДР приговорили вас к смертной казни. Было страшно?
— В своей стране я иностранцев не боюсь. Другое дело, что северные корейцы обладают определенной репутацией. Им приписывают некоторые преступления, совершенные в том числе и на территории нашей страны. Поэтому правительство России отнеслось к угрозе всерьез. Мне предложили некоторое время не появляться дома. Посла Северной Кореи вызвали в МИД, где ему было четко сказано: если с нашим журналистом что-либо случится, то виновны будете вы, даже если его сдует ветер. После этого они поутихли.
— Вам было немало угроз?
— Нет. Я редко работаю с живыми клиентами. Живой клиент преподносит сюрпризы. Ты можешь не предугадать поворот его политической карьеры и сильно ошибиться. Ведь надо проникнуть в душу другого человека, а это невероятно сложно. Кажется, что проник, но на самом деле ошибся, и так бывает стопроцентно, когда имеешь дело с действующими политиками. Когда же человек закончил свой политический путь, ты получаешь возможность точно и объективно о нем судить.
— Вы верующий человек?
— Нет. Я вырос в семье коммунистов и не верю тем, кто, выбросив партбилет, отправился в церковь. Я не верю, что к вере можно прийти вслед за президентом. Для этого надо ответить на множество вопросов и предъявить к себе такие требования, на которые мало кто способен.
— Вы верите в светлое будущее России?
— На первое место мы не выйдем уже никогда. У нас на всю страну 140 миллионов человек населения. В Индонезии больше! Нашу огромную страну освоить трудно. Тем более что мы ничего для этого не делаем. Да и не надо нам на самый верх. Достаточно хорошего здравоохранения, пенсионного обеспечения…
— Вы много путешествуете. Как живет российская глубинка? Намного отличается от Москвы?
— Да. В Москве есть все возможности. И это беда страны. Я — коренной москвич в третьем поколении, но у меня нет и малой толики столичного высокомерия. Пусть всякий может приехать в Москву, но если все переедут в столицу, то жизнь в России кончится. Мне говорят в Иркутске: у нас с каждым годом одним кварталом меньше — уезжает молодежь. Это беда, что нет возможности для самореализации.
— Есть место, где бы вы еще хотели побывать?
— Весь мир! Да и Россию, сколько по ней ни езди, не объездишь никогда. Я еще столько всего не видел!
— Как вы отдыхаете?
— Я не отдыхаю.
— А как же отпуск?
— Наш департамент кадров заставляет меня брать отпуск, но я провожу его или формально, или еду куда-то как в отпуск. А-а! Было, было, было! Я после окончания университета месяц отдыхал с родителями в Паланге. Там были танцы, девушки…
— Вы к творческим встречам готовитесь?
— Готовлюсь последние 37 лет. И накануне встречи тоже. Я всегда стараюсь приспособиться к аудитории. Я вижу всех в зале и замечаю, когда людям скучно. Если они пришли, им нужно рассказать что-то интересное, надо почувствовать, что интересно именно этой аудитории. И потом, я говорю небезразличные мне вещи и максимально искренен, насколько это возможно.
— В какой эпохе, будь у вас выбор, вы хотели бы жить?
— Из прошедших — ни в какой. А из будущих — я ж не знаю!
