Окончила Тюменский государственный институт искусств и культуры по специальности «Режиссура театрализованных праздников и представлений». Параллельно училась в Тюменском государственном колледже искусств по специальности «Музыкальное искусство». С 2011 года — председатель общественной организации хантыйской культуры в городе Лянторе «Ма мехем» («Моя земля»), с 2015-го — председатель Лянторского городского отделения общественной организации «Спасение Югры».
Вот уже более двадцати лет я тесно общаюсь с ее тетей, известным югорским ученым Аграфеной Семеновной Песиковой-Сопочиной, и все эти годы у меня была возможность заочно наблюдать за судьбой ее племянниц — Веры, которая с детства любила петь, и Жени, которая хорошо танцует. Лично познакомиться с Верой мне удалось лишь в марте этого года на съезде оленеводов в Когалыме. А в августе я впервые услышала песню «Ляма». Сказать, что я была потрясена, — буквально не сказать ничего…
Как всё начиналось
— Вера, ты поешь о родной земле в современном стиле. С чего началось? Как вдруг тихая тягучая хантыйская песня превратилась в этнорок?
— Пою я с малых лет. У меня… Душа музыканта, так скажем. Петь — это моя жизнь. Даже в детстве, когда мы приезжали в гости к дедушке с бабушкой, я выходила во двор, садилась на нарты и начинала петь. И все олени, знаете, враз замирали, кто где стоял, поворачивали в мою сторону уши и слушали. Я вижу, что им нравится, и пою от души. Одну песню спою, другую, а они не двигаются, все слушают. Мне это так нравилось…
Работая в Лянторе, я познакомилась с участником рок-группы «Тень эмигранта» Виктором Кузнецовым. На репетиции мне стало ясно, что это те самые ребята, которых я так долго искала, а они поняли, что наконец-то нашли нужного солиста. Так мы познакомились с Николаем Рублевским (гитара), Евгением Хабибуллиным (барабаны), Павлом Мащенко (бас-гитара) и Александром Станогиным (клавишные).
Мы исполняли хард-рок, но однажды попробовали спеть хантыйскую песню «Арых» (в переводе так и есть — «Песня») в современной аранжировке. Я ее сочинила, мама перевела на хантыйский язык, это было в 2009 году. Нас самих до сих пор завораживает эта песня, зрителей завораживает, и, где бы мы ее ни играли, равнодушным никто не остается.
У меня еще несколько сочиненных песен было в запасе, у Николая Рублевского — мелодии для аранжировки, мама нам постоянно помогала, переводила... Так все и началось. Хочется исполнять и фольклорные песни, они очень красивые у нас, и в то же время совместить старинную песню с ритмами современности.
Голубыми деревьями священная река…
— Расскажи о «Ляме»...
— Для народа ханты Лямин — священная река. Мои предки жили на ней, и песню эту, песню женщины, жившей на реке в XIX веке, я тоже услышала от мамы.
Голубыми деревьями
священная река,
Высокими деревьями
священная река,
красивая река.
Рыбой, зверем, птицей
богатая река,
Солнцем обласканная,
луной воспетая,
Вечной жизни
хвалю-воспеваю.
— Как «Ляма» привела тебя на Международный фестиваль искусств «60-я параллель» в Сургуте?
— Это случилось благодаря председателю региональной общественной организации башкирской культуры «Курултай башкир» Раудату Абдулхаковичу Кульманбетову. На его юбилее эту песню услышал директор Сургутской филармонии Яков Семенович Черняк. Я пела «Ляму» с бубном, с колокольчиком — в общем, поздравляла от души. Через некоторое время поступило приглашение сначала на открытие III Международного молодежного фестиваля искусств «Зеленый шум», а затем и на «60-ю параллель».
Первого октября мы с «Лямой» участвовали в открытии фестиваля, а 21-го уже экспериментировали с музыкантом Кристианом Блаком и группой YGGDRASIL (Фарерские острова). Буквально за час до концерта мы придумали, что будем вместе делать, и у нас получилось выступление минут на 20 из пяти разных произведений. Мы их закольцевали, одно из другого вытекало, использовали национальные инструменты тум ран, бубен, танец с колокольцами. Я была в национальном платье, которое сшила мама, с нашими национальными украшениями…
Мамина дочка
— Ты часто упоминаешь маму…
— Мама с папой дали нам с сестрой образование, поддержали в учебе. А когда я вернулась на родину, естественно, моим первым помощником, советником по нашей культуре стала моя мама. Я пою то, что поет мама, совершенствуюсь в родном языке. Мамочка шьет красивые платья. Мне вот не хватает терпения сидеть долго на одном месте. Ведь это долгая, очень кропотливая работа. Это же все вручную: техника «ткань по ткани» (это когда тканевую полоску с помощью иглы и ниток в орнамент превращают), узоры бисерные… Я тоже, конечно, умею, делаю, но мне это большого труда стоит. Мне нужно двигаться, туда-сюда бегать. А вот мамочка — она не только шьет платья красивые, делает из меня такую красавицу, хантыйскую модницу, но и восстанавливает старинные фасоны, каких у нас уже не делают.
— Когда появился интерес к родной культуре, что послужило толчком?
— Он и не исчезал. Просто пока в школе учились, в институте, это как бы глубоко внутри сидело. Но вот однажды в институте нужно было зачет получить по физкультуре. Бежала кросс. Мало кто получал этот зачет с первого раза. Преподаватель была очень строгая: не сдал — до свидания, до сессии студенты не допускались. Я думаю: мне нужно добежать. Солнце уже встает, жарко становится, я бегу и… мысленно ушла в наш лес. Представила, как бегу по тропинкам между сосен, вокруг лесная прохлада, птички поют. Хорошо!.. И вот, видимо, тогда очень сильно всколыхнулось это все, поднялось из каких-то глубин, и я поняла, что все это хочу. Я тогда единственная пробежала этот кросс.
Это, знаете, как? Когда в лес приходишь — чувствуешь себя как дома. А если человеку где-то уже хорошо, зачем ему еще куда-то? Это родина. Человека тянет к родине, к своим корням. Спили дерево — без корней оно жить не будет. А дерево с корнями — оно крепкое.
Муж Николай, он тогда в Тюменской медицинской академии учился, меня поддержал. Побывал в лесу, его очень хорошо наши родственники встретили, приняли… Вот так до сих пор и живем.
— Сегодня многие пытаются «осовременить» традиционную культуру, носителем которой ты являешься, ведь это бренд Югры…
— Конечно, своего рода эксклюзив в нашем округе. От этого, наверное, не уйти сейчас. Да, многое начали придумывать. В каких-то праздниках, в рассказах, в орнаментах. Но если интерпретируют без вранья — я хорошо к этому отношусь. А когда начинают придумывать кучу разного, чего и в помине нет… Как любая неправда, это уже изначально несет неверную информацию. Я думаю, такое долго не будет жить, а правда — она останется. Приедут те же туристы в лес и увидят, как люди по-настоящему живут.
Моя земля
— Ты родилась в 1984 году. Пим в это время был уже настолько освоен, что здесь, наверное, мало что оставалось от леса, от земли… Каковы твои первые впечатления о малой родине?
— Жили мы в деревеньке на берегу реки Пим. Дома, дворики, соседи, все друг друга знают, не закрываются, в гости ходим… Я не задумывалась над тем, что меня окружало, это было естественно, как для любого ребенка. Ходила в музыкальную школу, занималась танцами. Росла. Была неравнодушна ко всему, что тут происходит, к судьбе нашего народа. И когда заговорили о создании организации хантыйской культуры в Лянторе, долго над этим не думала. А организацию так и назвала — «Ма мехем», как одноименную песню. Проводила мастер-классы, участвовала в концертах.
Дальше — больше. Весной этого года в Лянтор приезжала губернатор Югры Наталья Комарова, и я как общественник помогала коренным жителям в решении их вопросов. Ведь не каждый человек, особенно из лесных, может грамотно изъясниться, рассказать, что его волнует.
— Какими вопросами занимаетесь?
— Помогаем оленеводам, лесным жителям. Пытаемся решать их проблемы. Сейчас, чтобы, например, дрова добыть, нужна бумажка. Чтобы дом построить, снова нужна бумажка. Лесничество выделяет лес делянами. Цельная деляна — это полная вырубка. После нее в лесу остается пустое место, щепки, ягель гниет, а это корм для оленей. Пока все восстановится, вырастет — сколько десятилетий пройдет? Ни зверь, ни птица там жить уже не будут. У нас испокон веков как лес выбирали? Шла выборочная рубка, неважно, на дрова или строительство. Ханты никогда не будут косить все подряд.
На дрова у нас что идет? В первую очередь, сухостой и больные деревья. Никогда лесной человек по своей воле не срубит хорошее, красивое дерево. А по нынешним законам получается: что покажут, то мы и должны вырубать.
Недавно вот еще с чем столкнулись. Люди просили помочь: ребенку в первый класс идти, а с пропиской в «юртах» в лянторские школы не берут. Мол, земли, на которых вы прописаны, не в черте города, поэтому мы не можем взять вашего ребенка. Прописывайтесь в городе.
— Получалось кому-то конкретно помочь?
— Да, и это дорогого стоит.
— Есть что-то, о чем ты только мечтаешь?
— Хочу в совершенстве овладеть хантыйским языком. На обласе уже умею ездить, хочу теперь упряжкой оленьей управлять и даже участвовать в гонках.
— Зачем?
— Хочется так жить, — смеется собеседница. — Тем более, если я собираюсь в лес потом уйти. Я бы и сейчас ушла, но детей растить-развивать нужно, а в интернат отдавать не хочется…
— Зачем возвращаться в лес? Ты же успешный современный человек.
— Я живу по своим внутренним ощущениям и чувствую, что так нужно. Это, наверное, кровь, гены. Когда приезжаешь в лес — чище становишься. Отпадает все ненужное, без чего в техногенном мире, кажется, не прожить, достаточно того, что дает природа. Жизнь в лесу — это гармония. Город — это хаос, который создают сами люди, какофония, много чего отвлекает, мелькает, даже где-то обременяет. Люди забывают, теряют себя в этих каменных стенах. А в лесу проснулся, вышел — сразу же солнышку, небу порадовался. Когда человек в природе, она его обнимает, что ли.
— В тайге и в XXI веке можно жить достойно, сказал однажды Юрий Вэлла. И он всей своей жизнью это подтверждал. Ты как считаешь? Каким ты видишь будущее своего народа?
— Наши люди умеют синтезировать, совмещать жизнь в городе и в лесу.
— Жизнь меняется, правильно? — поддерживает разговор мама, Татьяна Семеновна. — Вот у финнов, например, стоит чум, и тут же — современный дом. Дороги проведены, электричество. И олени, тысяча с лишним голов, представляете? А почему нам, коренным жителям Югры, так не жить? Чтобы и высшее образование, и олени, и чум был, и тот же современный дом. Чтобы и на своем языке говорить, и на русском, и на английском, если потребуется. Почему нет?
— Если бы ты оказалась на месте губернатора Югры, что бы ты, в первую очередь, изменила в отношении к коренным жителям?
— Я бы обязала все нефтяные компании пересмотреть законы в отношении коренного населения, которые они там сами себе придумали. Что, откровенно говоря, ведет не к развитию нашего народа, а к застою. Еще я бы усовершенствовала систему образования, построила стойбищные школы в лесу. Пусть там будет несколько детей, но я бы не пожалела денег на это. Провели бы туда свет, Интернет, все, что нужно, и учили бы так, чтобы народ не терял своей культуры, своего самосознания.
В интернате дети вырваны из родной среды, оторваны от родителей, дома, земли, той культуры, в которой они должны, я считаю, находиться именно в детском возрасте, когда идет становление человека. Ведь именно в эти годы ребенок все впитывает как губка. Я за стойбищные школы. И Юрий Вэлла совсем не зря доказывал необходимость подобного обучения на примере своего стойбища.
— Ну, уйдет народ ханты, исчезнет — что изменится? Зачем нужен народ, с которым столько хлопот?
— Если бы на этой земле не жил народ ханты, здесь бы уже давно ничего не было.
